четверг, 22 ноября 2012
усталой голове невозможно всегда гореть
посмотрите на мою кардиограмму – ничего она вам не напоминает?
это график равноускоренного движения, и стремится к нулю его прямая.
взгляните на мою ладонь – линии на ней выходят далеко за очертанья
ладони – они бегут к горизонту, туго стягивая планету меридианами.
слепите папье-маше с моего мозга – сквозь разводы от клея проступят
это график равноускоренного движения, и стремится к нулю его прямая.
взгляните на мою ладонь – линии на ней выходят далеко за очертанья
ладони – они бегут к горизонту, туго стягивая планету меридианами.
слепите папье-маше с моего мозга – сквозь разводы от клея проступят
среда, 21 ноября 2012
усталой голове невозможно всегда гореть
она выпускает змей, она улыбается мне.
я вижу ее силуэт в моем напротив окне.
я двигаюсь ей навстречу, я пячусь назад.
линзы не красят того, у кого слезятся глаза.
она выпускает птиц, она открывает окно.
я вижу ее силуэт в моем напротив окне.
я двигаюсь ей навстречу, я пячусь назад.
линзы не красят того, у кого слезятся глаза.
она выпускает птиц, она открывает окно.
воскресенье, 18 ноября 2012
усталой голове невозможно всегда гореть
ты ничего не стоишь, и это правда. а я тем более, да никто ничего не стоит, все на свете взаимозаменяемо, никто ничего не значит ни для кого. но если человек поверит, что это можно взять в качестве точки отсчета, то он никуда дальше не продвинется, он и будет все жизнь подчиняться одной только цели: однажды оказаться для кого-нибудь чем-нибудь стоящим, не понимая, что это бесполезно. да никто не может с уверенностью заявить, что он кому-нибудь нужен. и именно поэтому мы свободны.
усталой голове невозможно всегда гореть
и я провожу день за днем, почти не поднимая лица. в моих глазах отражается лишь бескрайняя трясина. ставлю вперед правую ногу, поднимаю левую, ставлю ее и опять поднимаю правую. я не могу определить, где нахожусь сейчас, не могу проверить, туда ли вообще я иду. просто нужно куда-нибудь идти — и я иду. шаг за шагом.
усталой голове невозможно всегда гореть
имея все эти вещи и ведя столь роскошный образ жизни, ты, по идее, должен быть счастлив. так почему же счастья нет? почему ты без конца набиваешь себе нос белой отравой? как можно быть несчастным при банковском счете в два миллиона евро? если уж ты стоишь над краем пропасти, то кто же там, на ее дне?
суббота, 17 ноября 2012
усталой голове невозможно всегда гореть
у французов есть выражение: эффект лестницы. по-французски esprit d'escalier, эспри д'эскалье. оно относится к моменту, когда ты находишь правильный ответ, но уже поздно. например, на вечеринке тебя кто-то оскорбляет. ты должен как-то ответить. когда на тебя все смотрят, когда на тебя это давит, ты говоришь что-то неубедительное. но ведь потом ты уходишь с вечеринки.
и именно в тот момент, когда начинаешь спускаться по лестнице вдруг о, чудо. тебе приходит в голову идеальный ответ. И это окончательное унижение.
вот что такое эффект лестницы.
и именно в тот момент, когда начинаешь спускаться по лестнице вдруг о, чудо. тебе приходит в голову идеальный ответ. И это окончательное унижение.
вот что такое эффект лестницы.
усталой голове невозможно всегда гореть
я просто хочу, чтобы рядом был кто-то, кого можно спасти. чтобы рядом был кто-то, кому я нужен. кто не может без меня жить. я хочу быть героем, но не однократным героем.
усталой голове невозможно всегда гореть
она была сильная, не стала плакать, не рухнула на стул, ее плечи лишь слегка опустились, и она закусила губу, но я был не в силах на это смотреть. мне казалось, стоит слегка задеть ее, и киоко упадет. как треснувшее ветровое стекло. на первый взгляд, оно совершенно целое, но достаточно его коснуться, и оно разлетится на мелкие кусочки.
усталой голове невозможно всегда гореть
if only
our tongues
where made
of glass
how much
more careful
we would be
when we
speak.
our tongues
where made
of glass
how much
more careful
we would be
when we
speak.
усталой голове невозможно всегда гореть
красный был твоим цветом.
если не красный, то белый. но красными
были твои покровы.
кроваво-красными. кровь?
жгучая охра, чтобы согреть мертвецов?
гематит для бессмертия
твоего наследства — драгоценных фамильных костей.
когда всё стало по-твоему,
если не красный, то белый. но красными
были твои покровы.
кроваво-красными. кровь?
жгучая охра, чтобы согреть мертвецов?
гематит для бессмертия
твоего наследства — драгоценных фамильных костей.
когда всё стало по-твоему,
усталой голове невозможно всегда гореть
глядя на слепоту и убожество человека и поразительные контрасты, обнаруживаемые его природой; наблюдая немоту вселенной и непросвещенность человека, отчужденного от самого себя и как бы затерявшегося в этом закоулке вселенной, лишенного знания о том, кто его туда поместил, что он должен там делать и чем он станет там после смерти, я бываю охвачен ужасом, как человек, которого бы во время сна перенесли на страшный необитаемый остров и который проснулся бы, не ведая, где он находится, и не имея ни малейшего средства оттуда уйти; поэтому-то я и бываю поражен мыслью, каким образом люди не впадают в отчаяние, находясь в столь жалостном состоянии?
усталой голове невозможно всегда гореть
и, когда я говорю, что ты для меня самое любимое, пожалуй, это тоже не подлинная любовь.
любовь - то, что ты для меня нож, которым я копаюсь в себе.
любовь - то, что ты для меня нож, которым я копаюсь в себе.
усталой голове невозможно всегда гореть
милый мой демон, сидящий перед веб-камерой,
напрасно я к вам привыкаю
вы - кремень, я - камень
милый мой демон,
античный бог, спящий перед камерой
напрасно я к вам привыкаю
вы - кремень, я - камень
милый мой демон,
античный бог, спящий перед камерой
усталой голове невозможно всегда гореть
остерегайся также приступов своей любви! слишком скоро протягивает одинокий руку тому, кто с ним повстречается. иному ты должен подать не руку, а только лапу - и я хочу, чтобы у твоей лапы были когти. но самым опасным врагом, которого ты можешь встретить, - будешь всегда ты сам; ты сам подстерегаешь себя в пещерах и лесах. одинокий, ты идёшь дорогою к самому себе! и твоя дорога идёт впереди тебя самого и твоих семи дьяволов! ты будешь сам для себя и еретиком, и колдуном, и прорицателем, и глупцом, и скептиком, и нечестивцем, и злодеем. твоим желанием должно быть сжечь себя в собственном пламени; как же хотел ты обновиться, не сделавшись сперва пеплом!
одинокий, ты идёшь путём созидающего: бога хочешь ты создать себе из своих семи демонов!
одинокий, ты идёшь путём любящего: себя самого любишь ты и потому презираешь себя, как презирают только любящие.
одинокий, ты идёшь путём созидающего: бога хочешь ты создать себе из своих семи демонов!
одинокий, ты идёшь путём любящего: себя самого любишь ты и потому презираешь себя, как презирают только любящие.
усталой голове невозможно всегда гореть
грозящие «надрать задницу» никогда не смотрели в глаза тому, кто знает, как причинить настоящую боль, или, ещё хуже, понимает, что, сделав это, абсолютно ничем не рискует. у бродячих собак именно такой взгляд. в нём не агрессия, а скорее оценка — «ты еда?» или «ты опасность?». если оба ответа отрицательные, собака идёт дальше.
именно такой взгляд у тех, кто способен убить не задумываясь. ни ругани, ни оскорблений: «ты хочешь мне навредить? да? тогда позволь тебя прикончить».
именно такой взгляд у тех, кто способен убить не задумываясь. ни ругани, ни оскорблений: «ты хочешь мне навредить? да? тогда позволь тебя прикончить».
усталой голове невозможно всегда гореть
— слушай, затворник, ты все знаешь — что такое любовь?
— интересно, где ты услыхал это слово? — спросил затворник.
— да когда меня выгоняли из социума, кто-то спросил, люблю ли я что положено. я сказал, что не знаю. и потом, одноглазка сказала, что очень тебя любит, а ты — что любишь ее.
— понятно. знаешь, я тебе вряд ли объясню. это можно только на примере. вот представь себе, что ты упал в бочку с водой и тонешь. представил?
— угу.
— а теперь представь, что ты на секунду высунул голову, увидел свет, глотнул воздуха и что-то коснулось твоих рук. и ты за это схватился и держишься. так вот, если считать, что всю жизнь тонешь (а так это и есть), то любовь — это то, что помогает тебе удерживать голову над водой.
— это ты про любовь к тому, что положено любить?
— не важно. хотя, в общем, то, что положено, можно любить и под водой. что угодно. какая разница, за что хвататься, — лишь бы это выдержало. хуже всего, если это кто-то другой, — он, видишь ли, всегда может отдернуть руку.
— интересно, где ты услыхал это слово? — спросил затворник.
— да когда меня выгоняли из социума, кто-то спросил, люблю ли я что положено. я сказал, что не знаю. и потом, одноглазка сказала, что очень тебя любит, а ты — что любишь ее.
— понятно. знаешь, я тебе вряд ли объясню. это можно только на примере. вот представь себе, что ты упал в бочку с водой и тонешь. представил?
— угу.
— а теперь представь, что ты на секунду высунул голову, увидел свет, глотнул воздуха и что-то коснулось твоих рук. и ты за это схватился и держишься. так вот, если считать, что всю жизнь тонешь (а так это и есть), то любовь — это то, что помогает тебе удерживать голову над водой.
— это ты про любовь к тому, что положено любить?
— не важно. хотя, в общем, то, что положено, можно любить и под водой. что угодно. какая разница, за что хвататься, — лишь бы это выдержало. хуже всего, если это кто-то другой, — он, видишь ли, всегда может отдернуть руку.
усталой голове невозможно всегда гореть
забавы ради? от слов детектива у него пошла кругом голова. сатакэ почувствовал себя так, словно его огрели молотом. и все же он нашел силы с безразличным видом пожать плечами, хотя душа кричала: "все было не забавы ради! не для удовольствия! наслаждение было в другом, в том, чтобы разделить с ней смерть". в тот миг он не чувствовал ничего, кроме любви. вот почему она так и осталась его единственной женщиной. вот почему она навсегда привязала его к себе. ему вовсе не доставило "удовольствия" убивать её. но как объяснить это все им? как выразить в одном слове?
усталой голове невозможно всегда гореть
дрожь шла изнутри, но она была гораздо сильнее его маленького, хрупкого тела, я поставил свечу на трубу и потянулся, чтобы взять его за руку.
все произошло слишком быстро, чтобы можно было успеть среагировать. я услышал звук, прежде чем почувствовал боль,- он сломал мне мизинец. хрустнуло так, как будто сломали карандаш. мне пришлось опуститься на колени, когда появилась боль, а он не отпускал палец и продолжал его сжимать. теперь он смотрел на меня в упор сверху вниз, думаю, он не узнавал меня,- это в нем победил другой август, от первого почти ничего не осталось.
– никто не имеет права трогать меня,- заявил он.
cдавив мне палец, он заглянул мне в глаза, чтобы увидеть боль.
– знаешь, как бывает под конец?- спросил он.- под конец становится приятно. когда она очень долго бьет, все становится чудесно, и хочется просить ее не останавливаться. но тогда уже почти не можешь говорить. просто отключаешься.
я почувствовал, что сейчас потеряю сознание, и опустился на пол. когда я поднял голову, он уже выпустил палец и замкнулся в себе. он стоял у свечки, повернувшись ко мне спиной, и смотрел на огонь.
все произошло слишком быстро, чтобы можно было успеть среагировать. я услышал звук, прежде чем почувствовал боль,- он сломал мне мизинец. хрустнуло так, как будто сломали карандаш. мне пришлось опуститься на колени, когда появилась боль, а он не отпускал палец и продолжал его сжимать. теперь он смотрел на меня в упор сверху вниз, думаю, он не узнавал меня,- это в нем победил другой август, от первого почти ничего не осталось.
– никто не имеет права трогать меня,- заявил он.
cдавив мне палец, он заглянул мне в глаза, чтобы увидеть боль.
– знаешь, как бывает под конец?- спросил он.- под конец становится приятно. когда она очень долго бьет, все становится чудесно, и хочется просить ее не останавливаться. но тогда уже почти не можешь говорить. просто отключаешься.
я почувствовал, что сейчас потеряю сознание, и опустился на пол. когда я поднял голову, он уже выпустил палец и замкнулся в себе. он стоял у свечки, повернувшись ко мне спиной, и смотрел на огонь.